Неточные совпадения
В потолок сверху трижды ударили чем-то тяжелым,
ножкой стула, должно быть. Туробоев
встал, взглянул
на Клима, как
на пустое место, и, прикрепив его этим взглядом к окну, ушел из комнаты.
— А хоть тем, что вашим разным инженерным проделкам потворствует, а вы у него за это
ножки целуете! — проговорил резко прокурор и,
встав на ноги, начал ходить по комнате.
—
Встаю я, судари мои, рано: сходил потихоньку умылся, потому что я у них, у Марфы Андревны, в
ножках за ширмой,
на ковре спал, да и пошел в церковь, чтоб у отца Алексея после утрени молебен отслужить.
Маня опять прищурила глазки,
встала и, слегка покачиваясь
на своих
ножках, подошла к столику.
— Обновился майский день моего ангела, девятого числа мая;
встаю я, судари мои, рано; вышел
на цыпочках, потихоньку умылся, потому что я у них, у Марфы Андревны, в
ножках за ширмою,
на ковре спал; оделся, да и пошел в церковь.
Посмотреть бы ту скамеечку,
на которую она становит,
вставая с постели, свою
ножку, как надевается
на эту
ножку белый, как снег, чулочек… ай! ай! ай! ничего, ничего… молчание.
Тонкого Холуяна Леонарда до самого обеда ни за что и нигде нельзя было увидеть. Черт его знает, где он скрывался! Говорили, будто безвыходно сидел в отдаленных, внутренних комнатах, и что-то там делал — литературой будто какой-то занимался. А Антошка
на тонких
ножках, как
вставал, так уходил куда-то в поле с маленькою бесчеревной собачкою, и его также целый день не видно. Все по хозяйству ходит. Лучших, то есть, условий даже и пожелать нельзя.
Красавина. Уж какие достатки у приказных! Мне перед тобой таить нечего; живут не больно авантажно. Избушка
на курьих
ножках, маленько — тово… набок; рогатого скота: петух да курица; серебряной посуды: крест да пуговица. Да тебе что за дело до достатков? У тебя у самой много, тебе человека нужно. Да вот, никак, и он пришел, кто-то в передней толчется. (
Встает и заглядывает в дверь). Войди, ничего, не бойся! Войди, говорят тебе! Чего бояться-то!
Вставши утром, она тотчас же бралась за книгу и читала, сидя
на террасе в глубоком кресле, так что
ножки ее едва касались земли, или пряталась с книгой в липовой аллее, или шла за ворота в поле.
Безвестная печаль сменялась вдруг
Какою-то веселостью недужной…
(Дай бог, чтоб всех томил такой недуг!)
Волной
вставала грудь, и пламень южный
В ланитах рделся, белый полукруг
Зубов жемчужных быстро открывался;
Головка поднималась, развивался
Душистый локон, и
на лик младой
Катился лоснясь черною струей;
И
ножка, разрезвясь, не зная плена,
Бесстыдно обнажалась до колена.
Увы! покоясь
на траве густой,
Проказник старый обнимал бесстыдно
Упругий стан под юбкою простой
И не жалел ни
ножки миловидной,
Ни круглых персей, дышащих весной!
И долго, долго бился, но напрасно!
Огня и сил лишен уж был несчастный.
Он
встал, вздохнул (нельзя же не вздохнуть),
Поправил брюхо и пустился в путь,
Оставив тут обманутую деву,
Как Ариадну, преданную гневу.
Узнав, что они ночи не изволят почивать, в свою спальню их перевела, и, как только Ольга Николавна вздохнут или простонут,
на босу
ножку старушка
вставали с своей постели и только спрашивали: «Что такое, Оленька, дружок мой, что такое с тобой?» Но ничем этим, видно, перед Ольгой Николавной не могли они заслужить, никто им, видно, не был милей Федора Гаврилыча.
Он опустился
на стул, как без памяти, положил обе руки
на стол и склонил
на них свою голову, прямо в тарелку с бламанже. Нечего и описывать всеобщий ужас. Через минуту он
встал, очевидно желая уйти, покачнулся, запнулся за
ножку стула, упал со всего размаха
на пол и захрапел…
Оправив ей платье, обнаружившее тонкие, стройные
ножки, исполнив этот долг приличия, он
встал перед ней
на одно колено, положил свою левую руку под ее затылок, чтобы приподнять голову, вынул правою рукой из кармана флакончик с солями, которые и дал понюхать еще не приходившей в себя Ирене.
— Вижу-ста избушку
на курьих
ножках. Избушка, избушка,
встань к нам передом, а к лесу задом! Чур, да не Баба ли яга, костяная нога, ворочается там
на помеле? А что-то возится, с нами крестная сила!
Александра Яковлевна только что
встала, и в утреннем негляже казалась утопающей в волнах тончайшего батиста и дорогих кружев, сквозь которые в подобающих местах просвечивало ее выхоленное, атласное, розовое тельце. С тех пор как мы покинули ее в Шестово, она пополнела и посвежела, красивое личико приобрело выражение большей самоуверенности и даже игривого нахальства. Она сидела, грациозно откинувшись
на спинку chaise-longue и капризно играла миниатюрными
ножками, обутыми в шитые золотом китайские туфельки.
Туда-сюда глянули,
на легкие
ножки встали: нет ангела и следа, будто облако растаял.